Начавшаяся 200 лет назад Отечественная война 1812 года застала генерала П.П.Коновницына в Прибалтике с его 3-й пехотной дивизией и всем семейством, квартировавшими в городе Вильно (Вильнюсе). Петр Петрович немедленно эвакуирует жену с четырьмя детьми и слугами в поместье Кярово Гдовского уезда. И сразу начинается трогательная переписка супругов Коновницыных, опубликованная в 1904 году в издании П.П.Щукина «Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 года», часть восьмая. В этом сборнике помещены 22 письма полководца жене Анне Ивановне, написанные с 5 июля по 19 декабря 1812 года. За этот же период 25 дошедших до нас писем написала мужу Анна Ивановна, в девичестве Дондукова-Корсакова.
Приводим здесь несколько выдержек из этого эпистолярного наследия, исправив на современный лад пунктуацию и орфографию.
«Мой совет – ехать в Кярово»
У Коновницыных было несколько имений на территории нынешних Порховского и Пушкиногорского районов Псковской области. Однако самым любимым и близким сердцу было имение Кярово (тогда – Петербургской губернии), что рядом с Гдовом, на побережье Чудского озера. Здесь супруги провели вместе 8 лет жизни почти безвыездно, когда генерал оказался в опале у императора Павла Первого.
5 июля 1812 года, в ожидании решительных боёв, Петр Петрович пишет из Прудников: «Тебе мой совет - ехать немедленно в Кярово… Может быть, придёт к нам скоро и решительное дело, чем Бог нас да благослови. Молитесь вы за нас, а мы, кажется, не струсим: все горим за отечество. Барклайша уехала тот час, как и ты, и все Беннингсонши во Пскове».
В том же письме читаем: «У нас деньги все целы: нечего покупать, все дома пусты, как шаром покати. Убирайся, милая скорее, право на войну смотреть непригоже… Я к тебе всякий день пишу, и если ты не получаешь, то не моя вина. Я совсем не ленюсь, и не о чём не думаю, как о тебе, моя душа, и о детях, и с коленопреклонением за вас всякий день молюсь. Помолитесь и вы, ибо настало подлинно время критическое».
О французах военачальник пишет беззлобно: «Пленных у нас французов довольно. Между прочим Сепор и принц Гогенлоге и ещё один бригадный [ генерал] . Французы дрянь, точно, не на кого посмотреть. Авось, увидим, то лучше рассмотрим. Бонапарт решительно идёт и хочет посмотреть на Москву, но, авось, Бог даст, что не удастся».
В письмах, в основном семейного характера, Коновницын делится с женой новостями фронтовой жизни. Поэтому вынужден сделать приписку: «Ты сих писем никому не показывай и о всём не говори, ибо такие откровенные вещи не рассказывают никому. Прощай, моя душа, благословляю вас всех, крещу, целую, будь с вами милость Божия, а я навеки верный друг П.К.».
«Я себя не посрамлю»
16 июля полководец пишет с привала после первой серьёзной стычки его дивизии с французами в Витебской губернии: «Я не посрамился, пред всеми был со стрелками впереди, имел противу себя два корпуса и самого Бонапарта, даже его сам видел… Ни ты, ни дети мои за меня не покраснеют, будь моя жена, покойна. Я был столь счастлив, что даже и не ранен. Хотя имею их [раненых ] вокруг себя, и убитыми, может быть, более тысячи... Наши дерутся, как львы. Но мы не соединены: Багратион и Платов, и Витгенштейн от нас отрезаны. Ради Бога, спеши скорее в Петербург или в Горки. Войск от Опочки нет, дороги открыты, Рига осаждена. Мы идём к Москве. О сём никому не сказывай, а тайно держи. Мы в худом положении, авось, Бог нас невидимо избавит. Ты не думай, я себя не посрамлю, и охотно умру за моё отечество. Детей и тебя Бог не оставит, а отечество моё, может, меня и вспомнит. Здесь все мне отдают справедливость...».
Анна Ивановна Коновницына была тогда беременна сыном Алексеем и цитированное письмо заботливого супруга заканчивается наказом: «Не грусти, молись Богу, береги невинный залог, который носишь. Милых детей благослови, перекрести, обними, прижми к себе и скажи, что я тебе до последней минуты верный друг и преданный слуга. Аминь, аминь, по твоему великодушию – слава тебе».
А вот письмо от 21 июля с бивуака под Смоленском, адресованное Анне Ивановне в город Гдов: «Я тебе советовал и теперь прошу жить в Кярове или Петербурге, сего и положение твоё требует, и неприятель простирать может свои партии... Бог милостив, и я цел. 14 числа я дрался и дрался крепко... Молитесь за нас, и Творец поможет... Крещу тебя, детей наших милых, будь с вами милость Божия, и чтоб ещё Бог сподобил меня вас всех, моих друзей ещё обнять. Как мне сего, мой друг, сердечно хочется. И если пока жив тебе верный друг П.К.».
«Навеки твой друг Аннушка»
Обратимся, однако, и к письмам мужу самой Анны Ивановны. Прямо с дороги домой она пишет: «Вся твоя дивизия мне совершенно как свои, молюсь за всех их, Боже, сохрани вас всех. Мой родной друг, как мне грустно! Думаю часто, что ежели бы не была в таком положении, слетала бы тебя проведать, мой дружочек. Ну прости, да сохранит тебя Всевышний. Навеки твой друг Аннушка».
2 июля, не имея от мужа сообщений, Коновницына беспокоится: «Моя душа, не знаю, что с тобою. Да сохранит тебя всевышний Бог, да защитит наше любезное отечество, о котором крепко-крепко крушусь... Видела, что открылись военные действия в день моего отъезда 12 числа. Ежели бы поехала через Ригу, подлинно попала бы в плен. Чтоб ты тогда?.. Мужики все в унынии, все страшаются французов, сегодня многие приходили, о тебе спрашивают. Я сколько могу ободряю, что ты там не пропустишь [врагов ]».
В том же письме супруга сообщает о настроении 10-летней дочери Елизаветы, будущей жены декабриста М.М.Нарышкина: «Лиза ополчается крепко, дух отечественный страшный в этом ребёнке и жалеет крепко, что не мальчик: пошла бы с радостью служить и отечество защищать. И говорит, что жаль, что братья малы, что не могут Государю доброму полезны быть… ».
13 июля Коновницына была уже в Кярове, потому что пишет о мобилизации хозяйства на войну, по-прежнему отправляя письма «наудачу», с попутчиками: «С 5 числа ни строки от тебя, пишу к тебе часто, не знаю, получаешь ли … У нас хлопоты страшные. Сегодня 100 подвод выгнали в Опочку, 20 повезли в Себеж муку, завтра в Новоржев сухарей 30 четвертей повезут… Хлеба требуют до 300 четвертей, а у меня всего 80, посылаю везде купить – негде. Не знаю, что делать, горе страшное. Сено некому косить, а мужикам и дома не справиться… Привезли много русских дезертиров, что привело Петра, нашего [сына ] в великий гнев: не может вообразить, чтоб русский мог дезертировать».
Два дня спустя мать семейства сокрушается: «Ах, когда восстановится покой, бедная Россия! Дошла и до нас очередь, веришь ли, что и за отечество стражду крепко… Пиши чаще, мой родной, бесценный друг, милый сердцу моему, единое моё утешение и отрада. Лиза покашливает всё периодами…».
«Будь жива с детьми»
После оставления Смоленска, где Коновницын командовал всем арьергардом, он пишет 27 августа из Можайска: «Я два месяца, мой друг милый, ни строчки от тебя не имею, оттого погружён в скорбь сердечную и отчаяние… Друг ты мой сердечный, жива ли ты? Бог мой, не разлучи меня единой в жизни отрады! Ах, что дети, живы ли они? Я себе уже все несчастья и злоключения представляю. Чёрные мысли следуют за мною повсюду, даже в делах жестоких дел. Обо мне ты нимало не беспокойся: я жив и здоров, а счастлив тем, что мог оказать услуги моему родному отечеству… Я был в четырёх делах жарких прежде, после того 10 дней дрался в авангарде и приобрёл всё уважение от обеих армий… Не хочу чинов, не хочу крестов, а единого истинного счастья – быть в родном Кярове неразлучно с тобою. Семейное счастье ни с чем не сравню. Вот чего за службу мою просить буду… Милый мой друг, сердце бы тебе своё вынул, радость моя, будь жива с детьми, береги себя – вот всё, чего желаю и молю Бога… Ну, прощай, мой друг, писал бы 5 листов, да устал: не спал ночь. Что Лиза, её кашель? Петруша, Ваня, Гриша? Напиши, особенно о каждом. Что пятый, стучит ли? Перекрести их, благослови, прижми их к сердцу и скажи, что постараюсь оставить им имя честного отца и патриота».
Почти одновременно (5 сентября 1812 года) Анна Ивановна пишет мужу из Кярово: «Господи, образуй нас миром непостыдным. Однакож, Господи, возврати тебя в твоё семейство здорового… Смело поеду в Питер [рожать ], и Бог даст тебе чадо – утешение на старости будет. Ах, доведи нас Бог, пожить вместе и утешаться детьми милыми, добрыми… Ты – единое моё блаженство в свете, вся мысль моя тобою наполнена. Навеки тебе друг Аннушка».
Молитвы супругов Коновницыных не остались безответными. Судьба уготовила России скорую победу над супостатом, а им – ещё 10 лет мирной жизни в любви и согласии. Анна Ивановна Коновницына (годы жизни 1769-1843) пережила мужа на 20 лет, и на её долю выпали трудные переживания за двух сыновей и зятя с дочкой, которые оказались репрессированными в итоге восстания декабристов 1825 года.
Геннадий Егоров
Из газеты «Гдовская Заря» от 5 марта 2002 года.
Компьютерный набор автора от февраля 2012 года.
